Ислам - религия интеллектуального выбора
Не следуй тому, чего не знаешь!
Коран 17:36
Иди не туда, куда ведет тебя глаз,
А туда, куда ведет тебя разум.
аль-Джахиз
Не принимай суждений ни о чем,
Когда проверить их нельзя умом.
Абуль-Аля аль-Маари
О брат по духу! Ты — то же, что [твои] мысли,
А останутся от тебя [в этом мире] лишь кости да жилы.
Дж. ад-Дин Руми. Маснави
В 675 году, через 43 года после смерти пророка Мухаммада, в Дамаске, в семье высокопоставленного чиновника халифата, родился мальчик, который был наречен именем Мансур. Анонимное арабское предание говорит даже, что отцом младенца был правитель Дамаска, которого простые горожане величали эмиром.
В наставники Мансуру был дан старец-монах Косьма, специально выкупленный для этого из рабства, куда он угодил, попав к мусульманам в плен. Отрок продемонстрировал незаурядные способности, в совершенстве познав греческий, философию, риторику, физику, арифметику, геометрию, музыку, астрономию, богословие. Унаследовав должность отца, он вошел в круг самых доверенных лиц халифа Йазида I (680—683 гг.). По одним сообщениям, Мансур заведовал сбором налогов с христианской общины, по другим — был визирем халифа. В общем, как написал Гордий Семенович Саблуков, «цветущее время его жизни прошло в занятиях делами мусульманской империи». При Валиде I (705—715 гг.), пятидесяти лет от роду, будучи весьма состоятельным человеком, Мансур, вопреки воле ценившего его халифа, «вышел в отставку» и отправился в Иерусалим, где постригся в монахи лавры Св. Саввы Освященного.
Ну а теперь самое неожиданное, ради чего я всё это рассказываю: пóстриг он принял под именем Иоанна Дамаскина. Сегодня в России мало кто не слышал, во всяком случае среди православных, этого имени. В большинстве церковных и иконных лавок, в книжных магазинах страны представлены труды преподобного Иоанна, Отца Христианской Церкви, православного святого.
Христиане чтят его как первого систематизатора церковных дóгматов, устроителя церковной службы и церковного песнопения, первого литературного защитника иконопочитания.
Получается, что держава мусульман может по праву быть названа повивальной бабкой православия как вероучительной и культовой системы. Именно исламский халифат «откомандировал» в братскую авраамическую религию виднейшего своего мыслителя в расцвете творческих сил, одного из высших государственных сановников, возможно, статуса канцлера, премьер-министра.
Заметьте, никого не интересовали его религиозные убеждения, и именно мусульмане защитили христианина Мансура, главного идеолога иконопочитания (!), от его злейшего врага, тоже христианина, но иконоборца, византийского императора Льва III Исавра (717—741 гг.). Сочинения Мансура в защиту икон имели широкое хождение в Византии и выводили императора из себя. Против Мансура им была замышлена клеветническая кампания: Лев повелел изготовить поддельное письмо на свое имя, якобы написанное рукой Мансура, с призывом напасть на халифат. Отослав фальшивку к халифу, христианский самодержец смиренно советовал в сопроводительном послании не церемониться с изменником делу исламской государственности.
Из подлой затеи ничего не вышло. Но византийский престол не унимался. В 754 году, спустя пять лет после смерти Иоанна, состоялся подконтрольный императору Константину V Копрониму (741—775 гг.), сыну Льва III, иконоборческий Вселенский Собор, проклявший Дамаскина как «мыслившего по-сарацински, сочинителя лжи, клеветавшего на Христа и злоумышлявшего против империи, учителя нечестия, извращавшего Писание».
Когда власть в Византии переменилась и образумилась, был созван Седьмой Вселенский (Второй Никейский) Собор 787 года, догматизировавший с опорой на идеи Иоанна Дамаскина культ икон. Сам же Иоанн был прославлен как «глашатай истины».
Вот так мусульмане спасли от неминуемой мучительной гибели одну из предтеч Русской Православной Церкви, «паладина иконопочитания» и «златоструйного песнопевца».
Эта поучительная история не только во всей наглядности демонстрирует царившую в халифате веротерпимость, но и процветавший там культ знания, позволивший будущему святому, вооруженному мощным аналитическим инструментарием передовых наук того времени, поставить православие на твердую догматическую почву. Признание Иоанна непревзойденным церковным слагателем молитвословий и песен свидетельствует о предельном раскрытии им в лоне исламской цивилизации не только своих выдающихся интеллектуальных способностей, но и гениальных поэтических дарований.
Не в этом ли, в частности, коренятся причины стародавнего добрососедства на территории России ислама и восточной ветви христианства — православия?
Доктринальный приоритет рациональному знанию — отличительная черта ислама как религиозной системы.
«Бог возвысит степенями тех из вас, — обещает Коран, — кто верует [в Него] и коим было знание дано»
(58: 11; здесь и далее — перев. В.Д. Ушакова).
«Воистину ученые — наследники пророков». Это не просто одно из многих вразумлений Мухаммада. Завершив собой череду Посланников Божьих, он напутствовал насельников этого мира указанием, как быть дальше, в отсутствие не только его самого, но и вообще небесных вестников. Так вот он дал понять, что человечеству пришла пора повзрослеть, что минули не только его детские, но и юношеские годы, когда люди нуждались в няньках и поводырях от Создателя, что вступили в свои права дни зрелости и самостоятельности. И первейшим наставником на этом пути Пророк ислама провозгласил — наряду с Кораном и своей Сунной — Науку, восприемницу всех пророков.
Рашид ад-Дин (1240/7—1318) рассказывал: «К Мухаммаду пришел некий человек и спросил: “О Посланник Божий, скажи, какому делу лучше всего [посвятить себя]?” — “Обрати взор к науке, — услышал гость, — воистину, и малый труд при науке значителен, а при невежестве и великий труд ничтожен. Если бы не ученые, то погибла бы бóльшая часть моего народа”».
«Поиск знания от колыбели до могилы» был вменен Пророком в круг религиозных «обязанностей каждого мусульманина». «Если надо, то добывай знания и у неверных», — настаивал он. А чтобы цель поиска не выглядела иллюзорной, не затерялась, был задан телеологический вектор: как сказано в одном из хадисов, «отправляющемуся за знаниями Бог простирает дорогу в Рай».
Из уст восторгающихся Посланником Божьим порой приходится слышать его знаменитое воззвание «Ищите знания, даже [если для этого потребуется достичь] Китая», но упоминается оно в качестве метафоры: мол, знания заслуживают и того, чтобы отправиться за ними даже на край света, даже к идолопоклонникам. Самое поразительное, что в те годы, когда эти слова прозвучали, и еще по меньшей мере пару сотен лет спустя именно Великая Китайская империя, возглавляемая династией Тан (618—907 гг.), была очагом мировой науки, причем на пике своего развития. Прозорливость Пророка воистину не перестает поражать.
Страсть к знаниям с неизбежностью превратила исламскую цивилизацию в выдающегося библиофила. Приведу лишь один факт: победив Византию в 830 году, халиф аль-Маъмун (813—830 гг.) потребовал выплаты контрибуции не деньгами или драгоценностями, а книгами философов. За книги выкупались пленники. Да и книги-то были, ясное дело, не исламские! «В период, когда Карл Великий с трудом мог найти нескольких грамотных людей в своем королевстве, — написал историк Абдол Хосейн Зарринкуб, — мусульмане при дворе аль-Мамуна изучали труды Платона, Аристотеля, Евклида и Галена, измеряли окружность Земли, вели исследования и научные диспуты по философской проблематике, о планетах и строении небесных светил». Поэтому несусветной чушью всегда выглядели утверждения о сожжении правоверными Александрийской библиотеки.
С низведением Корана Всевышний поставил точку в Большой Книге Своего Благовестия, начатой Торой, продолженной Евангелием и подытоженной Кораном. Здесь сосредоточено всё, что Господь посчитал нужным прямо, в форме Откровенного Слова, сообщить людям о Себе и о сотворенном Им мире. Бог самораскрылся в той степени, какая позволяет человеку усвоить, что же такое особенное он, раб/слуга и наместник Божий, представляет из себя, и приступить к выполнению возложенной на него Творцом миссии — приближении к Всевышнему через Его познание и поклонение. Но поскольку Бог находится за пределами сотворенного Им мира, т. е. мира, в котором мы живем, а сам этот мир есть лишь воплощение Божественной воли, то судить о Боге мы можем лишь по проявлениям этой занебесной воли (ее «следах»). Выражена же она двояко: словесно — через Священное Писание и феноменально — через Книгу Природы, так сказать Слово и Дело Господни. Отдельно можно говорить об актуализации Промысла Божьего в событиях священной истории человечества. Книга Природы вкупе с Благой Вестью образуют как бы единое Писание Зодчего нашего мироздания, Верховного Законодателя и Высшего Судии. В Книге Природы начертан тот Свод Законов Творца, которому мы не можем не подчиняться. Например, никому в голову не придет проигнорировать закон гравитации, земное притяжение — законопреступник вмиг будет наказан. Прочтение неисчерпаемой Книги Природы — предмет научной деятельности, научные открытия — это новая формула богооткровенности. В ниспосланном же прежде словесном Откровении Всевышним запечатлено промысленное Им социальное законоуложение, соблюдение которого — личное дело каждого человека, для чего Бог одарил его всевозможными талантами и способностью к свободному волеизъявлению. Правильно распорядиться собой может только человек разумный. Вот почему в Коране рефреном звучат слова об адресованности этого заключающего Завета «людям разумеющим». В исламе вера в Бога — дело интеллектуального выбора, и чем больше человек будет знать об окружающем мире, тем крепче будет его вера. Именно просвещенная личность способна быть законопослушной в полной мере.
В стяжании знаний через неустанное чтение, в неутолимой тяге к облагораживающей сердце и обогащающей ум литературе кроется залог сбережения индивидом Божьего пожалования — человеческого/наместнического достоинства:
«Читай во имя Властелина своего — Того, Кто сóздал человека . Читай же — Властелин твой щедрый самый! Он — Тот, Кто Знанье ниспослал Пером [Священным] и научил тому Он человека, о чем не ведал тот» (96: 1—5).
«Отверзи зрение, устрой рассудок к прочтению знаков Послания Владыки миров и обрящешь шанс стать Человеком! — вдохновляет Коран своего слушателя. — А коли ты, порабощенный праздностью мысли и расслабляющим суесловием, даже думать забыл о заповеди прилепиться к благодатному Глаголу, утратил охоту внимать письму, рожденному гениальными перьями, то не от Господа пастырство по жизни, влекущее тебя» (это конечно же не цитата, а моя интерпретация коранического благопонуждения).
Чтобы человек мог встать на путь богопознания, Создатель наделил его разумом, обладающим, в случае незамутненности, потрясающей способностью — постигать устройство вселенной (т. е. она сотворена умопостижимой), законодательную логику нашего мира, в том числе самого себя, а рáвно внимать живому Слову Божьему, сообразуя собственное понимание смысла и характера жизни с тем, какое заповедано ее (жизни) Подателем (Источником).
Ислам не считает верующим человека, если его вера сводится к механистическому повторению ритуальных актов, так называемому «обрядоверию», или представляет собой пассивное, слепое приятие всего, что сказано или написано.
Акт веры — это прежде всего волевое, координируемое разумом усилие по преображению внутреннего и внешнего миров на духовных и естественнонаучных основаниях. Иными словами, истинно верующий — это одухотворенная, интеллектуально развитая личность с активной жизненной позицией, это широко образованный человек, постоянно приобщающийся к новейшим научным достижениям, занимающийся самосовершенствованием, живущий неиссякаемым умственным напряжением и неугасимым пламенением распахнутого сердца, чуждый всякого догматизма и оглупления, постоянно преодолевающий сомнения, рожденные кажущейся повседневной несправедливостью этого мира, и находящий современные и оптимистичные ответы на извечные вопросы бытия.
Неудивительно, что именно правоверным принадлежит первенство во введении в человеческую практику научного и экспериментального методов познания.
А теперь взглянем на некоторые аспекты жизни мусульман нынешней России сквозь призму рациональности, этого сущностного элемента исламской праведности.
1. Ислам — принципиально книгоцентричная религия, т. е. всё его богословие, вероучительные аксиомы, интеллектуальная многовековая рефлексия и культовая практика сконцентрированы в книгах, прежде всего на арабском и персидском языках. Отсутствие у верующего возможности систематического изучения таких трудов наносит ему огромный ущерб, чреватый схождением с Божьей стези.
Сегодня мало кто из россиян способен читать в подлиннике труды исламских корифеев. А ведь, не зная основ духовной и интеллектуальной религиозной традиции, контекста, в котором рождались те или иные идеи, сложно быть вероучительно адекватным, в том числе и при решении проблем, которые ставит перед нами жизнь. То есть, как это ни парадоксально, верующему трудно быть современным, если он невежествен.
Из всего грандиозного багажа исламского письменного наследия на русском языке представлены в более-менее приличных переводах лишь считанные единицы, причем чаще во фрагментах, да еще и без необходимых комментариев, позволяющих усвоить произведение во всех оттенках.
В России, имеющей одну из лучших в мире школ перевода художественной литературы с европейских языков, никогда не существовало традиций перевода с большинства восточных языков, не говоря об исламских вероучительных сочинениях. Хотя преподавание арабского языка насчитывает у нас более полутора столетий, специалистов, владеющих им в богословском преломлении, всегда было чрезвычайно мало. Но в советские годы их ряды время от времени пополнялись. Сложившееся за последнюю четверть века положение грозит их полным исчезновением: таких знатоков осталось не более десятка на всю страну, их средний возраст 65—70 лет, молодежи нет вовсе. Профессиональные навыки, которые нарабатываются преемственным трудом поколений, сегодня остаются в головах нескольких человек и с уходом их в мир иной могут быть необратимо утрачены (дабы исключить кривотолки, подчеркну, что имею в виду исключительно тех россиян, результатом деятельности которых являются русскоязычные литературные тексты).
Надо не просто сберечь имеющиеся у отечественных патриархов знания путем передачи их талантливой молодежи, но и заложить российскую школу перевода исламских теологических сочинений, в организационном отношении — учредить высшие курсы переводческого мастерства.
Выпускник курсов должен быть начитан в важнейших первоисточниках, хорошо ориентироваться в течениях и тонкостях богословской мысли, видеть в мусульманской теологии живое, развивающееся знание, всегда отвечавшее на вопросы, которые ставила перед верующими и обществом жизнь, владеть навыками дотошного ученого-следопыта, чтобы уметь проследить мысль автора в ее развитии, понять, в силу каких причин взгляды мыслителя претерпели изменения. Богословский текст — это не вещь в себе и не вещь сама по себе, а чаще результат острой полемики, явной или скрытой, и переводчик должен уметь рельефно, во всех нюансах, обнажить ее перед современным читателем. Понятно, сколь мастеровит для этого должен быть литератор-изыскатель по части владения русским литературным языком. Столь же блестяще он должен знать историческую эпоху, время, когда создавалось переводимое сочинение, его социорелигиозный контекст, тогдашнюю материальную и духовную культуру, сопутствовавшую ей лексику (как и лексику, принятую в отечественной науке), обстоятельства личной жизни автора, уметь погрузиться в его внутренний мир, вплоть до проникновения в круг его чтения и потаенные думы, «кожей ощущать» питавшую его атмосферу, даже условия быта, вычленить со всей контрастностью не только борение идей, но и литературные влияния и заимствования — жанровые и стилистические, открыто перенятые и неосознанно усвоенные.
Если не предпринять срочных и решительных мер, наша страна может на многие десятилетия утратить уникальный багаж умений транслировать понимание духовных ценностей одной культуры, мусульманской, в другую — русскую. Багаж этот начал формироваться исламоведами еще при царизме, и недалек тот день, когда оставшиеся отечественные специалисты, хранители этих бесценных знаний, просто вымрут.
Косвенно о драматизме ситуации свидетельствует, в частности, бурный поток дилетантских переводов текстов, затрагивающих богословские проблемы правоверия, — средневековых трактатов, комментариев, житийной литературы и т.п., явление, ставшее порочной нормой для российского исламского книгоиздания. За крайне редкими исключениями эти публикации характеризует вызывающий непрофессионализм (я уж и не заикаюсь о культуре внешнего рецензирования — действенном инструменте контроля качества выполненной работы). Дошло до того, что переводить берутся лица, не умеющие порой грамотно составить простую русскую фразу. Имеются в виду не орфография с пунктуацией, за которыми, помимо переводчика, вооруженного сегодня прекрасными компьютерными средствами контроля грамотности, обязаны следить редактор и корректор. Грубо говоря, речь идет об отсутствии элементарных навыков правильного построения предложения и связного изложения текста. Мало того, большинство таких книг освящены одобрительными санкциями местных учебных заведений и духовных управлений (я неоднократно сталкивался с позицией деятелей всевозможных ДУМ, полагающих, будто одной способности говорить по-русски достаточно, чтобы подвизаться на литературном поприще).
Либерализация книгоиздания обернулась тем, что в эту отрасль хлынули толпы халтурщиков, убежденных, что «сваять» книгу может каждый, были бы деньги. Но как, плохо владея русским литературным языком, не освоив правил письменной речи, можно передать что-либо канонически, теологически, шариатски безупречно? И как могут называть себя издателями лица, публикующие переводческие поделки и доморощенные размышлизмы? А ведь именно такой макулатурой об исламе заставлены по большей части полки российских книжных магазинов. И определенная доля этого хлама увидела свет благодаря финансированию из очень статусных инстанций.
Известно, что порой неверная простановка в документе знака препинания может иметь самые трагические последствия. А здесь печатаются целые страницы словесной невнятицы, по которой верующим предлагается строить жизнь на Господнем пути.
Несложно представить, что думают об исламе инаковерующие, «зачитывающиеся», как некоторые выражаются, «мусульманской галиматьей». Данная продукция не только дискредитирует и оболванивает великую религию, подпитывает бытовую исламофобию, но и создает фундамент для раскола общества — культурного и социального, — в частности, толкая мусульман в объятия тех, кто ясными и простыми словами объясняет, как, расправившись с «язычниками, неверными и заблудшими», попасть в небесную обитель праведников.
Неудивительно, что в массе своей российское общество воспринимает правоверных как недружественную, бескультурную, малограмотную, маргинальную и в целом социально-алогичную массу.
Не могу не «потревожить» еще одну «любимую мозоль» некоторых публикаторов и аффилированных с ними меценатов — а именно: стремление изготавливать книжную продукцию, в названии которой присутствует слово «энциклопедия» (или производные от него).
Выпуск энциклопедий — одно из самых трудоемких и уважаемых направлений в издательской деятельности. Содержательный уровень обращающихся в обществе энциклопедий служит верным индикатором состояния не только книгоиздательской отрасли, но культуры и науки страны в целом. В большинстве развитых государств энциклопедические проекты пользуются немалой правительственной поддержкой, ведь появление фундаментальных и вместе с тем общедоступных научных изданий придает развитию нации мощный позитивный и долговременный импульс. Поэтому неудивительно, что сравнительно слабо занятая в нашей стране ниша справочной литературы по правоверию притягивает взоры многих нахрапистых дельцов, охочих до быстрого успеха и легкой поживы. Предприятие это видится им не ахти каким сложным. Ну, право слово, какие проблемы: разыскал в одной из мусульманских стран нечто, поименованное «Энциклопедией ислама», уговорил тамошних толстосумов в тюрбанах раскошелиться на «благое дело», а именно — перевод на русский язык местного многотомного «средоточия мудрости», с попутным прославлением местных же авторов-составителей, поманил звонкой монетой российских ученых — беритесь, мол, за перевод, — получил, как и положено проходимцам, «от ворот поворот», тут же нашел за углом первых «встречных-поперечных», готовых засучив рукава взяться за неведомое им прежде начинание — раз платят, почему бы и не попробовать? — сымитировал редактуру и корректуру, кое-как состряпал верстку, нарек получившегося уродца-истукана «Российской энциклопедией ислама», привлек для ее тиражирования национальных вельможных спонсоров, «запудрив им мозги или стакнyвшись иным макаром», и, глядишь, уж недалек час, когда можно подсчитывать «нарубленные там-сям грoшики» («Вот и еще одно исламское дельце обтяпано!»).
Чтобы нарисованному здесь мифическому (до поры до времени) аферисту не удалось воплотиться въяве на просторах видавшей виды московской земли, скажем несколько слов о том, что же такое настоящая энциклопедия, и будем надеяться, что наши скромные усилия послужат хоть каким-то заслоном от шаромыжников, рвущихся на «исламское книжное поле за урожаем баблa».
Поскольку многие из употребляющих всуе термин «энциклопедия» не понимают, что он означает, приведу определение этой дефиниции.
Энциклопедия — это научное или научно-популярное справочное издание, содержащее систематизированный свод знаний (не сплетен и не домыслов!!!).
С книговедческой точки зрения, энциклопедия — это высшая форма организации научного знания (см. введенный в мае 1999 года ОСТ 29.132-99 «Энциклопедии. Основные виды. Требования к основному тексту, аппарату издания и издательско-полиграфическому исполнению»).
К подготовке энциклопедий должны привлекаться ведущие ученые с целью донести до читателя сведенные воедино, сбалансированно и согласованно поданные итоги научных разысканий, обретенных человечеством к моменту написания энциклопедических статей. Поэтому составление энциклопедий всегда будет рассматриваться как серьезнейшая научная задача, предполагающая и наличие научной среды — авторской и издательской, — где эта задача разрешается. В силу необходимости скрупулезного соблюдения сложнейших специфических организационных и редакционных процедур работы по написанию и подготовке к печати энциклопедического текста принято вести в тесном взаимодействии с коллективом специально подготовленных издательских работников. Еще раз повторюсь: ненаучное издание не может называться энциклопедическим, энциклопедическое издание не может быть подготовлено к печати издателями-самоучками, это род деятельности исключительно научных издательств. А таковых в России среди сугубо мусульманских издательств просто-напросто нет!
Национальные энциклопедии — вообще особая статья. В них пристальное внимание надлежит уделять собственному региону (в тунисской — тунисскому). Всё вышесказанное в полной мере распространяется и на религиозные справочные компендиумы. Если же говорить о переводе национальных исламских энциклопедий стран, никогда не отличавшихся приемлемым научным уровнем (а потому отмеченных сильным местным «колоритом и затейливостью мысли»), то, с учетом наличия в России первоклассной академической школы востоковедения, дело это представляется пустой тратой немалых сил, времени и денег, замусориванием российского информационного и религиозного пространства, со всеми вытекающими отсюда негативными социальными последствиями. Не меньший вред стране способны нанести шарлатаны, добравшиеся до перевода на русский язык справочных изданий, признанных в научном мире авторитетными.
Не так давно на культурные запросы мусульманской общины через фонды и вузы стала выделяться весомая финансовая поддержка. Деньги, и немалые, отпускаются на различные нужды — издание популярных книжек, учебников и учебных пособий, конференции с застольями после них, фестивали, форумы, «круглые столы», концерты, печатные и электронные СМИ и т.д. и т.п. Вот только на труды, с которыми, собственно, и ассоциируется представление об исламе, без которых он просто немыслим, в отсутствие которых всё вышеперечисленное превращается нередко в пародию, а порой и в фарс, субсидии почему-то не выделяются (не случайно этот процесс не отмечен и малой долей транспарентности).
Россия в области исламского книгоиздания выглядит, прямо скажем, крайне невыразительно на фоне большинства западных стран. И предпринятая ныне попытка решить проблему «мусульманского просвещения» путем колоссального по объемам финансирования, исправно поглощаемого публикаторами околонаучных книжек и всякого рода «пособий» со сборниками, в отсутствие на русском языке академических изданий трудов столпов религии, вне всякого сомнения, малопродуктивна. Впору говорить о профанации подготовки учебной и образовательной литературы по исламу.
Не могу не отметить огромную положительную роль Фонда поддержки исламской культуры, науки и образования, но возможности этой организации по понятным причинам не безграничны.
Если нет основополагающих текстов на русском языке, а читать их в подлиннике — удел единиц, то о каких доступных широкой аудитории изданиях и учебниках с пособиями вообще может идти речь? Так и хочется спросить в духе одного из героев «Горя от ума»: «О чем, братцы, шумим?»
Не всякому ученому дан талант популяризатора, и, наоборот, не всякий популяризатор в состоянии добыть новое знание. Это взаимообусловленные, но не подменяющие друг друга виды деятельности. Российское общество если и знает хоть что-то об исламе, то по преимуществу благодаря стараниям одаренных ученых-востоковедов, а не призванного к тому духовенства.
Как-то мне довелось побывать на конференции, посвященной одному из известных на Кавказе суфиев. Народ съехался со всей страны. Высокие государственные чины открыли утреннее заседание. Целый день звучали доклады. В какой-то момент разгорелась жаркая дискуссия, называть ли именем праведника одну из улиц города, в котором он жил. Под вечер вручались награды. Очень вкусно кормили. Однако у меня сложилось впечатление, что никто из выступавших, за исключением одного-единственного участника данного «выдающегося мероприятия», не держал в руках даже основных трудов столь чтимого классика. Оказалось, что в большинстве своем эти тексты, написанные на арабском языке, благополучно пылятся в виде рукописей и ждут своего часа быть переведенными и изданными, с пожеланиями чего и появилась ритуальная запись в резолюции конференции. Заметьте, научно-практической по статусу, причем профинансированной одной из многошумных и пустозвонных «уполномоченных» спонсорских контор. Полгода я пытался получить от организаторов окончательную редакцию той самой резолюции. Так и не дождался. Что-то мне подсказывает: не видать нам напечатанными по-русски драгоценных сочинений блаженного муршида. А вот «научных и практических» посиделок, разукрашенных его именем, думаю, пройдет еще немало, благо на такие цели деньги у «жертвователей» (не ими, правда, заработанные) всегда находятся.
Если говорить о суфизме с его мощным духовно-нравственным стремлением к совершенствованию человека, следует признать, что подвижниками этого течения накоплен громадный арсенал духовных практик, призванных очищать людские сердца и вести их к постижению Высшей истины.
Ибн Араби говорил: «Путей к Богу столько же, сколько душ человеческих». Множество завес отделяет нас от Создателя. Обращаясь к трудам мистиков и гностиков ислама, мы обретаем не только увлекательных рассказчиков, но, и что самое ценное, — мудрых наставников. Мы лишь тогда действительно понимаем, что значит титул «духовный полюс» (кутб) того или иного шейха, когда знакомимся с его трудами или рассказами о нем. Если же они не переведены, не опубликованы или появились на свет в столь скверном виде, что ни о какой благодати их воздействия и говорить не приходится, то эта «зияющая пустота» может оказаться невосполнимой. Голоса многих молитвенников, угодников Божьих, просветителей и ученых, сотнями лет пополнявших сокровищницу суфийской мудрости, могли бы звучать и ныне, но этого не происходит.
В ту памятную поездку на конференцию у меня прошла встреча со студентами теологического факультета местного исламского университета. Один из старшекурсников задал вопрос: «Вы призываете нас читать книги. А зачем? У нас есть aлимы. Если понадобится что-то выяснить, у них и спросим». Вот уж действительно, ни убавить, ни прибавить. Дожили…
Даже если, как в революционные или военные времена, наводнить страну брошюрками и листовками, заполненными банальностями об исламе (что в нашем случае означает: дать волю агрессивному догматизму, пиршеству сребролюбивых и бесконтрольных полузнаек, позорящих религию; неотменно верную службу несет «листовочная пропаганда» и у адвокатов сектантских воззрений), россиянам, и прежде всего мусульманам, эта «просветительская» акция в лучшем случае ничего не даст, а, вернее всего, вызовет неприкрытое раздражение «всероссийской вакханалией глупости, тупости и чванства».
Представление о том, что через популярные книжки (уже ясно какие), выдачу зарплаты духовенству и полупрофессиональное религиозное образование (в отсутствие необходимой литературы и педагогов) может быть решена проблема экстремизма — а ведь именно на эти цели прежде всего и выделяются деньги, — настолько по-детски наивно, что не может не повергать в изумление.
Возражать против субсидирования работ по подготовке научных публикаций корневого исламского богословия под предлогом необходимости «финансового окормления» чего-то более злободневного может лишь то карьеристски взнузданное священноначалие, которое зиждет свой дутый авторитет на усердном поддержании ослепленности разума прихожан теменью незнания, понимая, что если бы исполнился один из главнейших заветов Пророка о поставлении во власть — как светскую, так и религиозную — лишь наиболее сведущих и способных, многие из ныне вцепившихся мертвой хваткой в высокие посты на них просто не оказались бы.
В своем подавляющем большинстве лидеры российского ислама, судя по всему, не сознают масштабов надвигающейся катастрофы. А возможно, что те из них, кому доверено информировать руководство страны, не дают полную картину реального положения вещей, оберегая от проблем свою холеную и самодовольную жизнь.
На переводы Корана и хадисов денег нет, на составление «Арабско-русского исламоведческого словаря терминов и персоналий» — нет, на настоящие (а не липовые) энциклопедии ислама и Корана — нет, на перевод стержневых трудов по акыде и фикху — днем с огнем не сыщешь. Список можно продолжать еще долго. А главное, нет средств на подготовку молодых специалистов, которые могли бы перенять у знатоков их уникальный опыт. Вряд ли адекватное образование для ведения таких работ получают те, кто обучается на востоковедных факультетах, учебные курсы которых отнюдь не предполагают достаточно глубокого преподавания означенных дисциплин. Их освоение остается уделом энтузиастов-одиночек.
Сколько же можно говорить, что проще перевести нужные книги и сделать их доступными для 278 миллионов человек, говорящих сегодня в мире по-русски, нежели обучить арабскому и персидскому всех желающих? Давно пора осуществить полную русификацию ядра исламского богословия и тем самым решительно снизить остроту массового невладения означенными языками.
Россияне, как исповедующие ислам, так и интересующиеся им, должны быть обеспечены качественной литературой, и заниматься этим надлежит не случайным людям, как это происходит сейчас под крышами духовных управлений, да еще и на деньги исправно уплачивающего налоги населения, а знатокам своего дела.
Я, например, уже много лет ратую за создание Российского центра исламского книгоиздания. Стержнем его деятельности должен стать выпуск «Золотой библиотеки ислама», в которой будет представлено творческое наследие выдающихся мусульман, с именами которых человечество связывает высшие духовные достижения мировой цивилизации. Печататься тома могли бы под грифом Российской академии наук и поддерживающих серию религиозных организаций и фондов.
Начать предлагается с подготовки научного издания полного корпуса хадисов. Они будут сгруппированы по темам («Бог», «Ангелы», «Джинны» и проч.), подробно прокомментированы и связаны перекрестными ссылками, а каждый тематический раздел — предварен соответствующими сведениями из Корана. Масштаб и необходимая глубина проработки исходного материала позволят попутно составить арабско-русский терминологический тезаурус по Корану и хадисам, который явится необходимым системообразующим фундаментом для всех будущих переводческих начинаний.
Коран, разумеется, также должен быть представлен в «Золотой библиотеке», причем не только в виде полномасштабного научного перевода, сопровожденного рассказом об истории письменного свода Откровения, его композиции, языке, стиле и правилах чтения, месте в религиозной жизни мусульман, в исламской культуре в целом, но, главное, издание должно отражать в виде сведенного воедино корпуса все направления экзегезы Священного Писания, сложившиеся за полуторатысячелетнюю историю исламской цивилизации. Всесторонним будет и комментарий — философский, богословский, юридический, исторический, компаративистский (сопоставление с Библией) и лингвистический.
Для научных и учебных целей необходимо подготовить и издать специализированный перевод Корана — в виде многослойного подстрочника.
Поскольку в работе над «Золотой библиотекой» примут участие как ведущие ученые и передовое духовенство, так и талантливая молодежь, думаю, со временем можно будет рассчитывать на становление национальной школы исламского богословия.
2. Как известно, верным признаком доброго здравия всякой религиозной общины является богословский дискурс. Великие вопросы истины и добра, происхождения и смысла жизни, нравственного долга и свободы воли, природы души и посмертного бытия никогда не сходили и не сойдут с «повестки дня» любого открытого вере человека. Мир не стоит на месте, динамичной перестройке подвержен характер человеческого общежития, а поэтому богословского осмысления требуют не только проблемы, которых не знали верующие прежних времен, но в современных ответах нуждаются и вечные вопросы. Богословие по сути своей есть размышление о том, что возглаголано, соделано и промыслено Богом. Так вот задача живого богословия — стройно и последовательно изложить вероучение, опираясь на Священные Писание и Предание, в рамках общекультурного контекста, на современном и понятном языке, в связи с конкретными жизненными вопросами.
Для мусульман Коран — это запечатленное в неискажении Слово Господне, но Слово, не когда-то разово прореченное Всевышним, а потом записанное. Это живоговорящее и никогда не смолкающее Слово, озаряющее сердца правоверных по-новому всякий раз, когда они из страха заплутать во мраке стихий земного мира взыскуют путеводящего светоча, стремясь не упустить из рук надежной «верви Божьей» (3:103).
Мы меняемся, и вместе с нами меняется наше восприятие вечного и неизменного Корана, а потому, с точки зрения нашей субъектности, он оборачивается к нам новыми, неприметными ранее гранями. Его духовное прочтение имеет целью не просто раскрытие каких-то смыслов и значений, но — соприкосновение с источаемой этой Благой Вестью Горней силой и глубинное преображение под ее всепроникающим воздействием. Всякий раз, задавая границы открытости Своей Книги, Создатель возвещает Сам о Себе и о Своем Творении в той мере, какую полагает уместной на данный момент и для данного индивида. Именно во вневременной природе Божественного Писания и его свойстве обнажаться новыми смыслами, а также в развивающейся науке как постпророческой формуле Откровения (т. е. путеводимом Творцом уяснении учеными неоглядной Книги Природы — «Рука Господа — над их руками» (48:10)) заключена возможность актуального богословского творчества, а вместе с тем и необходимой пластичности исламской повседневности, позволяющей учитывать текущие реалии.
Раз эволюция нашего мира отражает проявление креативной воли Всевышнего, то и осознание сообразной этому нескончаемой череды событий также должно быть современным и непрерывным. Вера в исламе может считаться живой лишь тогда, когда человек подтверждает Истину через постоянное приобщение к новым знаниям. Помогать рядовым верующим в этом нелегком деле призваны шариатские аналитики (улемы, факихи и проч.). Вот почему, кстати, у католиков и протестантов когорту ведущих теологов возглавляют ныне крупнейшие ученые-естественники.
Но есть ли основания вести речь об актуальном богословии (шариатоведении) в российском мусульманском сообществе? Если не принимать во внимание редчайших попыток, то отрицательный ответ очевиден.
Процветающая в отечественном правоверии интеллектуальная дистрофия, которая по загадочным причинам уже несколько лет по-царски спонсируется, рождает его догматизацию с присущей ей унификацией мышления, речи и поведения. Окостенение разума извращает и убивает ислам, и эту религиозную патологию почему-то принято называть в нашей стране его «возрождением». Средневековый теологический дискурс деинтеллектуализируется, мумифицируется, абсолютизируется и переносится в наши дни как уникальная экспертная машина на все времена, порождая чудовищные мутации религии, в которой ключевую роль всегда играл открытый богоносному свету разум. Превращение истово верующих в манкуртов, роботов, зомби — всё это черты нашей действительности, не знающей живой богословской традиции, приобщиться к которой можно только через качественную литературу.
«А мы книг не читаем», — бросил мне высокопоставленный исламский функционер, когда я поинтересовался, не возникло ли у него желания ознакомиться с недавно вышедшей в научно-издательском центре «Ладомир» потрясающей биографией Пророка. Тот же ответ на тот же вопрос я услышал от имам-хатыба одной из столичных мечетей. «Но как вы к пятничным проповедям-то готовитесь?» — хотел было спросить я, но передумал, ведь никто же не удивляется, когда дети рассказывают друг другу сказки, толком и грамотой не овладев. Коранический императив «Читай!» прямо повелевает мусульманину быть Человеком читающим, знатоком и ценителем не только духовных текстов, но и высших достижений мировой художественной литературы — свидетельств имманентного пребывания Бога в этом мире.
Кстати, в Отчетном докладе президиума Российской академии наук, прозвучавшем на Общем собрании РАН в мае 2010 года, упомянутая «Жизнь пророка Мухаммада» Натальи Ефремовой и Тауфика Ибрагима была названа выдающимся свершением отечественной науки последнего времени. Издание было вручено президентом РАН Ю.С. Осиповым председателю Правительства РФ В.В. Путину. А в сентябре 2010 года этот двухтомный фолиант был удостоен звания победителя всероссийского конкурса «Книга года-2010» в номинации «HUMANITAS».
Стoит лишить правоверие рациональности, т. е. оставить один на один с людскими страстями, как оно легко деградирует в суеверие, крайний мистицизм и радикальный фундаментализм. Догматизированный и архаизированный ислам — это уже и не ислам вовсе, а его полная противоположность, нечто вроде схоластического авторитаризма. Активно верующий — это уже далеко не тот слепец, который скрупулезно скопировал в себя веру как систему запредельной пониманию ортодоксии.
Муса Джаруллах Бигиев (1875—1949) писал в 1908 году:
«История приводит совершенно ясные доказательства тому, что каждый народ, живший хоть на Востоке, хоть на Западе, в течение тысячелетий пребывал во тьме только по причине тому, что он был невольником в руках своих священнослужителей. Древние народы находились во власти жрецов и прорицателей, христиане чахли под игом своих священников и монахов, мусульмане были лишены благодатного света разума в силу запугивания и страха, нагнетаемого ордами толкователей Корана и Сунны, заблудшими суфиями и невежественными богословами. Тираны, возглавлявшие мусульманские государства, считали свободомыслие величайшим преступлением и под страхом смерти запрещали людям размышлять не только на религиозные темы, но и иметь собственное мнение даже о явлениях природы. То, что не имеет веса на весах разума, не может быть востребованным товаром на рынке истины».
Честно говоря, чтобы не портить настроение, даже не хочется прикасаться к теме, во что, скорее всего, выльется преподавание основ мусульманской культуры российским четвероклассникам, по очевидным причинам не готовым к критическому восприятию того, скажем помягче, «всякого-разного», что будет предложено «взрослыми дяденьками и тетеньками» к заучиванию (в качестве самой поверхностной аналогии можно привести шаблонное изучение русской литературы в общеобразовательных школах, заканчивающееся для многих «птенцов гнезда» Л.Н. Толстого, Ф.М. Достоевского и А.П. Чехова ее стойким, на всю жизнь, неприятием).
Пробуждение в скором времени у множества российских детей религиозного мировидения со всей отчетливостью обозначит проблему неготовности представленных у нас конфессий к лавинообразному наплыву «затронутой Богом» молодежи, неспособности духовенства удовлетворить чаяния толп неофитов поколения Next, непонимания родителями, пережившими атеистическое детство, что творится с их ненаглядными чадами, и, как следствие, обернется обвальным оттоком от Церквей раздосадованных юных богостяжателей, ощутивших себя глубоко обманутыми в лучших чувствах (кстати, в XIX веке в России специалисты фиксировали появление на этой почве такого феномена, как «массовые психические эпидемии»). Думаю, нас ожидает не виданный в новейшей истории рост тоталитарных сект, никогда не отличавшихся прогосударственными настроениями. Невозможно предсказать, чем сей дерзкий эксперимент в итоге закончится. На ум приходит катаклизм вроде русского бунта, как говорил А.С. Пушкин, «бессмысленного и беспощадного». То, что изначально представлялось благим делом, стараниями чиновных бизнесменов от религии может оборотиться дорогой в ад.
Отсутствие современного богословия в российском исламе, а соответственно, и харизматичных публичных лидеров, не только лишает правоверных россиян духовной самостоятельности, ставя в зависимость от всевозможных сладкоречивых иноземцев, но и, выплескиваясь в социальную сферу, больно бьет по нашим соотечественникам.
3. Возрастание религиозного фактора в жизни российского общества со всей остротой поставило задачу оптимизации государственно-конфессиональных отношений, прежде всего в плоскости ислама как религии преимущественно активного социального действия. Характер религиозной мотивированности такого активизма прямо обусловливает степень конструктивности гражданской позиции правоверных. А потому Российская держава, при всей ее светскости, не может самоустраниться в вопросе о том, какая интерпретация ислама окажется укорененной на конституционной территории.
Каждое религиозное товарищество старается обзавестись своей дружиной мудрецов, задача которой — помогать соотечественникам быть современными и при этом не попускать дьяволу, стремиться к высотам набожности, но не через сокрушение сложившихся культурных, производственных и иных традиций, т. е. без нивелирования и подмены этносообразующих констант. Поскольку речь идет по сути о сохранении национального суверенитета и идентичности, о социозадающей — а потому сверхчувствительной — сфере, доминирующие в исламском мире государства, пекущиеся о расширении зон своего влияния, никогда не остановятся в попытках навязывать под самыми благовидными предлогами, чаще всего через безвозмездное предоставление образовательных услуг, свои богословско-правовые, а фактически социальные и, косвенно, политические традиции, одним словом, образ жизни. Здесь уместно будет напомнить правило «калифа Гаруна» (халифа Харуна ар-Рашида; 786-809 гг.), которое в изложении Н.В. Гоголя звучит так: «Просвещение чужеземное он прививал к своей нации в такой только степени, чтобы помочь развитию ее собственного».
Мусульманам следует научиться быть современными. А это предполагает не начетничество с зазубриванием отдельных фразеологизмов, как ныне распространено и буквально насаждается в религиозных образовательных учреждениях, но умение убедительно и компетентно рассуждать, причем на понятном для окружающих (в том числе немусульман) языке, владеть искусством ведения спора, восприятия точки зрения оппонента, быть широко образованными и разносторонне развитыми личностями, хорошо разбирающимися в верованиях соседей по родному дому. Правоверным, находящимся в нашей стране в меньшинстве, необходимо научиться взаимодействовать с поликонфессиональным (но большей частью продолжающим оставаться атеистическим) российским обществом и внерелигиозной властью не как с потенциально/актуально враждебной средой (что автоматически запускает механизм священной войны, «джихад меча»), а как с равноправными партнерами, учитывающими через вдумчивый диалог интересы друг друга. Всегда надо помнить напутствие Корана:
«Ты мудростью и поученьем добрым призывай [людей] к Господнему пути! И доводами лучшими в спорах убеждай их» (16: 125).
Малограмотность, не только в сфере вероучения, низкий образовательный ценз и иллюзорная харизматичность значительной части исламского духовенства России питают его неугасающий конфликт с интеллектуально развитыми верующими. Неспособность большинства нынешней мусульманской бюрократии (муфтиев, имамов, мулл) отстаивать интересы правоверных, в частности, отвечать на духовные запросы в современном звучании, вести партнерский, а не подобострастный диалог с государством, иной раз смыкание с мафиозно-коррупционными кланами в совместном стремлении удержаться во власти, у бюджетной «кормушки», с возможностью манипулирования органами правопорядка и правосудия, оборачивается попранием жизнеутверждающего для ислама принципа — социальной справедливости и, соответственно, пополнением рядов противников правящего режима наиболее неравнодушными, часто прекрасно образованными гражданами. Этим не в малой степени объясняется ненасытность «кавказской мясорубки», когда от имени государства, вынужденного вести беспощадную борьбу с профессиональными головорезами, систематически уничтожается втянутая в конфликт социально активная молодежь, «соль земли», те люди, которые при разумном построении отношений с ними могли бы стать приводным ремнем экономического и нравственного подъема своих регионов. На мой взгляд, ничем хорошим не может закончиться постепенное закрепление на Северном Кавказе в целях его умозрительной «кабинетной стабилизации» режима «суверенных восточных деспотий», сращенных с пресловутой ермоловщиной.
Нельзя откладывать разработку программы полномасштабной социализации религиозной личности в пику программам асоциализации, последовательно проводимым радикальными религиозными кругами (последнее характерно не только для ислама). Во главу угла следует поставить формирование у мусульман устойчивого представления о возможности выражения религиозно мотивированных чаяний, в том числе и недовольства, протестных настроений, через закрепленные в Конституции РФ и постоянно совершенствуемые государством светские институции.
Должностным лицам, как в чалмах с папахами и тюбетейками, так и без оных, давно пора осознать насущную необходимость в становлении сильной отечественной школы исламской теологии, ориентированной на выработку внятно артикулированной пророссийской социальной доктрины. Наличие таковой — естественная составляющая жизни любой религиозной группы, желающей гармонизировать свое присутствие в гражданском обществе. Такие айаты, как
«Вы — наилучшая община, представленная людям; вы побуждаете к добру и отвращаете от зла» (3: 110), «Не может принуждения быть в Вере!» (2: 256), «Бог[, настаивая на соблюдении Своих повелений,] облегченья вам желает, а не тягот» (2:185) и проч., так вот такие айаты не только провозглашают последователей пророка Мухаммада авангардом человечества, но и обременяют высочайшей ответственностью — перед Всевышним — за благополучие иноверующих. Имея в виду, что ислам — это религия здорового образа жизни и здравого смысла, культа знания и науки, созидательного труда и высокой культуры, порядочности и патриотизма, благоразумия и терпимости, нравственности и коллективизма, гуманизма и открытости, конструктивного диалога и благотворительного действия (всё перечисленное — как выражение беспредельного вменения себя воле Бога и устремленности к Нему), социальная доктрина правоверия в России должна быть направлена на консолидацию и процветание всего общества, чему в немалой степени будет способствовать единая духовная платформа трех представленных у нас авраамических религий. Говоря о себе в третьем лице, Создатель законоположил через Коран:
«Он предписал вам верить в то, что заповедовал Он Ною, и в то, что Мы тебе внушили в Откровеньи, и в то, что завещали Аврааму, Моисею, Иисусу, — чтоб твердо Вере следовали вы и меж собой не разделялись в ней» (42: 13).
«Свобода, Равенство, Братство» — лозунг, всегда актуальный для мусульман.
Поставленная нашим президентом, Д.А. Медведевым, задача модернизации России полностью отвечает ценностной парадигме правоверных и потому не может не войти в их программу действий на ближайшие десятилетия.
Наполняя российским дыханием теологию правоверия, необходимо, помимо погружения в освежающую благодать светоносной исламской мудрости, предаться усвоению величайших богатств, наработанных христианскими школами духовности, и прежде всего в XX веке, когда явным образом проявилась тенденция к сближению с аксиомами ислама взглядов некоторых крупнейших западных теологов. Наиболее показательный пример тому — Ганс Кюнг, один из идеологов переломного Второго Ватиканского Собора.
«И непременно убедишься ты, — поучает нас Бог, — что к тем, кто верует [в Коран], всех дружественней те, кто говорят: “Воистину! Ведь мы же христиане”» (5: 82).
Обращает на себя внимание и то, что наиболее глубокие тексты из опубликованных в последние десятилетия были написаны мусульманами сразу на английском языке. Очевидным образом эпицентр актуальной исламской мысли постепенно смещается туда, где она всё более востребована — в Европу, лоно христианства, этот всемирный плавильный котел жизнеполагающих идей нескольких минувших столетий. Плоды его, отформованные в политические и социальные программы, задавали и еще очень долго будут задавать магистральные направления развития человечества, его многополярность и многовекторность. А потому в современном и качественном переводе нуждаются англо-, а в ряде случаев франко- и немецкоязычные богословские труды. И с этим сегодня также проблем не меньше, чем с арабо- и персоязычными работами. (Значимые книги наверняка появляются и на Ближнем Востоке, и в Юго-Восточной Азии, но нам на сей счет ничего не ведомо.)
Особого внимания заслуживает русский язык, который должен не только сохранить свою роль средства межнационального общения на постсоветском пространстве, но и закрепиться в качестве базового для внутриисламского и межконфессионального диалога. Пора положить предел печатанию издателями-самоучками косноязычных религиозных опусов.
4. В 2009 году по всему исламскому миру отмечалась 1310-я годовщина со дня рождения имама Азама Абу Ханифы, зачинателя и эпонима самого популярного суннитского мaзхаба, которому привержено подавляющее большинство мусульман России. Не раз вспоминалось назидание Величайшего Имама «Тот, кто считает, что ему уже не нужно учиться, пусть оплакивает себя», не раз звучало его предупреждение «Никому не дозволено следовать моему мнению, если таковой не знает, как я к нему пришел», не раз говорилось, что широчайшая популярность ханафитского толка объясняется его разумностью, уважительным отношением к свободе мысли и слова, человеколюбием, бережливым отношением к народным традициям, подчеркивалось, что эта богословско-правовая школа изначально следовала путем логической рефлексии и целесообразных рассуждений (асхаб ар-рай), что для сторонников этого мaзхаба преодоление таклида является религиозной обязанностью, а нормой исламского правотворчества должен быть признан иджтихад — самостоятельное решение актуальных вопросов ныне живущими авторитетными богословами. Мухаммад Икбал писал об абсолютной логической прозрачности ханафитского мaзхаба.
С другой стороны, стоило мусульманам столкнуться с проблемами, на которые фикх не может дать ответов силами даже четырех действующих школ, что характерно, например, для нынешней обстановки с исламским меньшинством на Западе, как даже шейх Юсуф аль-Карадави, один из самых ярких в последние десятилетия деятелей шариатских наук, бросился воскрешать мaзхабы, давно канувшие в Лету.
Таким образом, с одной стороны, говорится о логической безупречности ханафитского толка и его открытости разуму, что, по трезвому размышлению, должно было бы предполагать возможность его развития, а с другой — демонстрируется странная беспомощность и попытки судорожного цепляния за «отжившие мнения прошлого», как выражается сам аль-Карадави.
Более того, когда речь заходит о круге знаний, которым должен владеть муджтaхид, т.е. тот, кто вправе заниматься иджтихадом, констатируется невозможность усвоения этого гигантского багажа современным человеком. А потому, раз мы такие фатально «сирые и убогие», то в поисках ответов на вопрос, как жить сейчас, нам предлагается покопаться в «преданьях старины глубокой», попросту заняться шариатской археологией, будто речь идет не о современной религии, а о доисторическом культе, первичные истоки которого затерялись где-то на окраинах вечности. Выходит, Абу Ханифа мог обладать нужными знаниями и даже иметь свое мнение, а нам «и думать не смей». И это средневековое мракобесие навязывается правоверным в эпоху, которую принято называть информационной. Я уж не говорю о вопиющей антагонистичности такой позиции пафосу коранической антропологии, Божьему научению о Человеке.
Раз мaзхаб декларирует свое строгое соответствие принципам человеческой рациональности, значит, он может быть формально описан и алгоритмизирован, т. е. превращен в доступный многим операционный инструментарий. Напомню, что начатки структурной лингвистики заложили не кто-нибудь, а мусульмане в занятиях коранической герменевтикой. Так почему бы не воспользоваться этой наукой? Пора перевести на русский язык и организовать в форме компьютеризированной базы данных весь объем информации, которой должен владеть муджтaхид. Правила принятия решений, выработанные школой Абу Ханифы, должны приобрести вид стройных логических конструкций. Опереться, по-видимому, придется на аппарат неклассических логик. Полученная модель позволит спроектировать программную интерактивную (т.е. эпизодической включенностью человека в логический процесс) экспертную систему мусульманского права (ханафитского толка). В результате россияне смогут заняться развитием современного фикха, богословско-правовых аспектов повседневности, причем такого, чтобы учитывалась историческая особость нашей страны — издревле сложившегося мультирелигиозного домоустроения.
На основе изложенного подхода может быть автоматизировано, в том числе через использование игровой формы, и обучение началам других исламских дисциплин. Тем самым будет обеспечено резкое повышение общего уровня подготовки духовенства, откроются перспективы постановки полноценного дистанционного образования, что немаловажно для русскоязычного зарубежья.
Нельзя более терпеть культивируемую в современной умме умственную немощь и неизбывную теологическую вторичность в соотнесенности с ранними веками ислама. Это одна из фундаментальных причин противоестественной для мусульманской цивилизации заторможенности в социально-экономическом развитии, обозначившейся в середине второго тысячелетия и многократно усилившейся в истекшее столетие, а ведь Бог велел исповедникам ислама первенствовать в подлунном мире, и прежде всего там, где «знание — сила», быть, по словам Мухаммада Икбала, «самым эмансипированным народом» на планете.
Отечественному мусульманскому братству надо поставить перед собой ряд амбициозных задач: добиться мирового лидерства в богословии правоверия, стать центростремительным оплотом для западноевропейских мусульман, выработать мощную, оснащенную сплачивающим духом единобожия платформу нравственного и экономического возрастания России. Это вполне достижимо, но на иных, нежели сейчас, принципах религиозного просвещения, его организации и финансирования.
Сегодняшняя ситуация напоминает поддержание в работоспособном состоянии Мавзолея на Красной площади, у которого на деньги государства открылось еще и множество филиалов по всей стране. Неудивительно, что выпускники этой фабрики поточного клонирования с трудом находят себе работу по специальности. Да и дипломы с гербовой печатью вряд ли здесь помогут.
Взращивание кадров мусульманской интеллигенции как органичной части российской элиты — не только способ единения и качественного упрочения нашего общества, но и первостепенная задача для страны, видящей свое стратегическое будущее во всемерном развитии партнерских отношений с мусульманским Востоком.
5. Д.А. Медведев уже несколько раз проводил совещания, требуя скорейшего начала работ по созданию в Москве Международного финансового центра. Для вовлечения в его деятельность ведущих институтов Запада предложено установить на территории центра режим британского экономического права. Настойчивость нашего президента заслуживает всяческих похвал. Но почему бы не отдать часть этой уникальной площадки в сердце России финансовым структурам, опирающимся на принципы исламской экономики? Известно, например, что президент Казахстана Н.А. Назарбаев, несколько лет назад поставивший задачу превратить Астану в евразийскую столицу исламского банкинга, жестко потребовал от своего правительства перевести значительную часть национальной экономики на исламские рельсы.
Кстати, для мусульман, живущих в иной конфессиональной среде, ханафитский мaзхаб допускает использование ссудного процента.
6. В заключение попробую развеять одно распространенное заблуждение: мол, в известных своим богатством исламских странах (Катаре, Саудовской Аравии, Бахрейне, Объединенных Арабских Эмиратах и др.) действует несметное число благотворительных фондов, «истомившихся» в ожидании россиян, которые бы горели желанием взяться за издание литературы для мусульман, ну а с их, фондов, стороны дело за деньгами не станет. Скажу по собственному опыту: получить хоть какой-то ответ из такого заведения — уже немалое достижение, ждать же исполнения финансовых посул можно годами, точнее — пока не надоест (филантропы из стран Залива сделались такими, конечно же, не вдруг, а многажды напоровшись на безбрежный пофигизм и неукротимое хапужничество наших духовных и недуховных чинуш — омертвелых и окаменелых чиновных душ). Если же говорить о чужестранных меценатах (их представителях-посредниках), цепко осевших в России, то обычно это плохо говорящие по-русски или вовсе не владеющие русским языком лица, озабоченные прежде всего тем, чтобы как можно больше исламских книг (неважно каких) вышло с указанием на переплете их фирменного «лейбла». На втором, но не менее значимом плане у этих «нестяжателей» — запрашиваемая исполнителем (переводчиком, исследователем, редактором и т. д.) сумма (устраивающая жертвователя величина колеблется от «даром» до «чуть-чуть больше, чем даром»), на третьем (малозначимом) плане — профессионализм исполнителя (переменная, которая чаще всего оказывается стремящейся к полному нулю).
Не мне рассказывать, чем оборачивается дармовая эрзац-духовность. Сдается, россиянам еще долго придется отмываться от взращенной пришлыми и местными деловарами духовноподобной плесени.
Научая уму-разуму своих сыновей, Рашид ад-Дин писал: «Тот, для кого наука станет другом, знание — путеводителем, кротость — визирем, разум — собеседником, деятельность — предводителем, доброта — отцом, благочестие — братом, а терпение — эмиром его войска, никогда страна сердца такого человека не будет [знать] изнеможения и не претерпит изменений дом его счастья».
Напоследок позвольте процитировать Антуана де Сент-Экзюпери:
«Легко основать порядок в обществе, подчинив каждого его члена определенным правилам. Легко воспитать слепца, который, не протестуя, подчинялся бы поводырю или Корану. Насколько же труднее освободить человека, научив его властвовать над собой.
Что значит освободить? Если в пустыне я освобожу человека, который никуда не стремится, чего будет стоить его свобода? Свобода существует лишь для кого-то, кто стремится куда-то. Освободить человека в пустыне — значит возбудить в нем жажду и указать смысл. Бессмысленно освобождать камень, если не существует силы тяжести. Потому что освобожденный камень не сдвинется с места.
Моя духовная культура стремилась положить в основу человеческих отношений культ Человека, стоящего выше отдельной личности, чтобы поведение каждого по отношению к самому себе и другим не было слепым подчинением законам муравейника, а стало свободным проявлением любви.
Незримый путь, начертанный силою тяжести, освобождает камень. Незримые силы любви освобождают человека. Моя духовная культура стремилась сделать из каждого человека Посланца одного и того же Владыки. Она рассматривала личность как путь или проявление Воли Того, Кто выше ее; она предоставляла ей свободу восхождения туда, куда влекли ее силы притяжения».
